В  коннице  друзей 
Александра  Македонского

Глава первая
ИЗГНАНИЕ

В четвёртый год 110-й олимпиады, в месяц метагейтнион (август), в городе Ольвии было очень жарко.

В Нижнем городе, у реки Гипанис, во дворе маленького уютного домика гетеры Памфилы, зажав ладонью окровавленное плечо, нервными шагами «мерил» дворик высокий и крепкий двадцатилетний юноша.

Волосы у молодого человека были тёмными, нос прямым, как у истинного эллина. Он был одет в пурпурный хитон, а его ноги обуты в крепидамы – высокие, из коричневой кожи, сандалии. Юноша имел ксифос – короткий, эллинского образца, обоюдоострый меч, который в тёмных, украшенных серебром, ножнах удобно располагался с левой стороны груди.

За воротами послышались лёгкие шаги, щёлкнув железным запором, открылась калитка, и перед молодым человеком предстала, одетая в длинный белого цвета подпоясанный хитон и зелёный гиматий – плащ в виде накидки, молодая стройная женщина – хозяйка этого дома. Памфила была блондинкой с голубыми глазами, правильно очерченными чувственными губами, ямочками на щёках и слегка вздёрнутым носиком. Нос и ямочки на щёках не портили её, а, напротив, придавали лицу задорное выражение. Памфиле в этом году исполнилось восемнадцать лет, и она, как гетера, пользовалась большой популярностью у мужчин Ольвии. «Девочка-радость» – так обычно называли Памфилу её восторженные поклонники.

– Ликий! – воскликнула гетера. – Я рада тебя видеть, мой любимый!

Памфила легко нагнулась, поставила свою корзину на землю и, поправив на руке съехавший к запястью золотой браслет, улыбаясь, подошла к молодому человеку.

– Памфила! Моя Афродита, наконец-то я дождался тебя, – сказал Ликий. – Извини, что не могу обнять тебя.

– Почему? Я же создана для этого! – и, увидев кровь, воскликнула: – Ликий, что у тебя с рукой?!

– Я ранен, вот взгляни, – убрав с левого предплечья правую ладонь, юноша показал гетере рану.

– Какой ужас! Ты участвовал в сегодняшней попытке переворота?! – закрыв руками лицо, воскликнула Памфила.

– Да, участвовал, но прошу тебя говорить тише, иначе нас могут услышать. Знаешь, что мы сегодня потерпели поражение, а мой отец убит?

– Про переворот и поражение я знаю, но что убит твой отец, не знала. Какой ужас, даже не верится! Неужели архонт Стратоник убит?!

– Тише, прошу тебя. Он бывший архонт, – уточнил Ликий.

– Если бы он смог захватить власть в городе, то стал тираном?

– Глупая, отец бы вёл себя достойно, как басилевс.

– А твой сводный брат Критон участвовал в восстании?

– Нет, не участвовал. Он решил наблюдать за ходом событий со стороны, нет, чтобы помогать во всём отцу. Удобная позиция для метека.

– А его мать, Пассатира, очень привлекательная женщина. Я считаю, что таких красивых наложниц-персиянок, как она, очень мало в нашем городе.

– Да, мой отец понимал толк в женщинах. Я не решался спросить, Критон домогался тебя или нет?

– Раза два заходил, но я его прогнала.

– Почему?

– Он мне не нравится. Впрочем, может зря. Есть в выражении его лица что-то неуловимое загадочное...

– Азиатское?

– Да, но выглядит он очень даже хорошо. Сразу и не скажешь что его мать персиянка. Я согласна и с теми, кто говорит, что он умён и всё такое, но у него нет души, я, таких как он, не люблю. Мне нравишься ты, Ликий.

– Охотно верю, но скоро я лишусь и души и тела. Сограждане об этом позаботятся.

– Ты запятнал себя кровью?

– Нет, но мои сородичи не простят меня в любом случае.

– Когда только прекратится эта бесконечная борьба за власть?! Нет никому покоя. Пройдём в дом, Ликий, тебя срочно нужно перевязать.

Гетера открыла дверь, и они прошли в дом. Юноша сел в кресло и стал наблюдать за действиями своей возлюбленной.

Памфила вскипятила в печи воду, приготовила отвар из трав и кусок белой, льняной ткани. Она отваром из целебных трав промыла ему рану и туго перебинтовала руку.

Чтобы успокоить молодого человека, Памфила принесла кувшин с вином и два кубка. Она хотела смешать вино с водой, но Ликий остановил её.

– Наливай вино по-скифски, неразбавленным, – сказал юноша.

Гетера плеснула немного себе, а Ликию - полный кубок.

Они выпили. Девушка села к нему на колени и поцеловала его в губы.

– Что теперь предпримешь, любимый? – спросила душевно Памфила.

– Дождусь темноты, а затем через Рыбный рынок проберусь к Торговой гавани и, вплавь, минуя башню Посия, покину Ольвию.

– А дальше?

– Не знаю. Я об этом пока не думал.

– Я привыкла к тебе, и мне будет грустно.

– Отчего? Я не баловал тебя.

– Конечно, ты платил мне мало, но я не в обиде. Красавцы, вроде тебя, всегда мало платят.

– Почему?

– Сам должен понимать, что нам, бедным девушкам, из-за трудов наших тяжких тоже хочется отдохновения, простого женского счастья, надежды и любви. Поэтому и цена ниже.

– А старые, лысые, с брюшком платят больше?

– Разумеется, больше.

– Жаль.

– Ты о чем?

– Жаль, что я больше не увижу отца. Ты зайдёшь к моей матери?

– Обязательно.

– Передай ей, что... Видишь, в каком я положении, даже не могу проститься с матерью.

– Не беспокойся, Ликий, я к Феофиле обязательно зайду и успокою её. Впрочем, её горе слишком велико.

Памфила, сидя на коленях, стала что-то искать глазами.

– Где же он?

– Кто? – спросил Ликий.

– Точнее, что. Хочу показать тебе одну вещь, которую я недавно купила. Вот она! – воскликнула Памфила, всё больше распаляясь.

Гетера соскочила на пол и бросилась в дальний конец комнаты. Из-за переносной жаровни она достала бронзовую, величиной с локоть, статуэтку обнажённого Гермеса – бога воров, торговли, красноречия, вестника богов, с очень большой и, поэтому, неприличной интимной частью тела.

Памфила быстро вернулась назад но, увидев, что Ликий, покинув кресло, пересел на ложе, опрокинула его на спину и легла рядом с ним.

– Видишь, какая прелесть!

– Вижу.

– Что ты видишь?

– Вижу, что вкус у тебя плохой. Ты зря потратила деньги. На мой взгляд, этого Гермеса, который у тебя в руках, вообще, не следует кому-либо показывать.

– Ты смеёшься надо мною?

– Вовсе нет. Впрочем, если тебя эта статуэтка вдохновляет на что-либо, забавляет, и ты от неё в восторге, то вещь куплена не зря.

– Ну, да!

– Полезная вещь, – смеясь, сказал Ликий. – Только сегодня, прямо сейчас, я понял насколько тебя старше и умнее.

– Старше-то всего на два года, а уже возомнил себя мудрецом.

Ликий обнял свою подружку, и они замерли в долгом поцелуе. В этот момент в калитку дома громко постучали.

– Памфила, открой! – закричал зычным голосом кто-то с улицы.

– Кто к тебе пришёл? – встревожено спросил Ликий.

– Не знаю. Но, кажется, он там не один.

– Ты кого-нибудь ждала?

– Нет, не ждала.

– Странно.

– Мне калитку открыть?

– Открой.

Гетера соскользнула с ложа и вышла во двор. Она открыла калитку и ужаснулась, увидев перед собой толпу вооружённых горожан.

– Ликий у тебя? – спросил гетеру, стоявший ближе всех к калитке, Дионисий, сын Посидиппа.

– Нет, – чуть отпрянув назад, сказала Памфила.

– Да здесь он, где же ему ещё быть, это его подружка, – стал всех уверять ровесник Ликия, Никарх, сын самого состоятельного ольвиополита Калиника.

Памфила попыталась закрыть калитку, но было уже поздно. Толпа ворвавшихся во двор ольвиополитов оттеснила её в сторону.

Ликий с оружием в руках выскочил из дома и первым же колющим ударом своего меча поразил в нижнюю челюсть с правой стороны лица Никарха, сына Калиника, который стоял впереди всех. Получив очень неприятное ранение, Никарх, вскрикнув от боли и нелепо взмахнув руками, упал на спину. Содрогнувшись, юноша вместе с хлынувшей изо рта кровью, выплюнул на землю и выбитые мечом зубы.

(Отрывок из книги:
Рашита Габдельвалеева
«В коннице друзей Александра Македонского»)